Птица с перебитыми крыльями - Левон Восканович Адян
Я позвонил Рене:
— Передай Эсмире, пусть успокоится. Я взял для вас три билета.
— А ты, Лео? — с искренней нежностью быстро спросила Рена.
— Для меня, Рен, нет большего удовольствия, чем то, что вы все трое пойдёте на этот концерт.
— Цавед танем, — ответила она. И то была для меня величайшая на свете награда.
Глава двенадцатая
Поутру в день концерта внезапно поднялся ураган. Я вышел на балкон, откуда в просвете между высоток, как и в редакционном моём кабинете, сверху открывался хоть и неширокий, но всё-таки морской вид. На ночь глядя я частенько наблюдал оттуда величавое движение луны по-над морем, отражённое в умиротворённой воде. Случалось, луна падала с вышины вниз и медленно плыла во тьме по волнам. Ночами там, в морской глубине, явственно различимо мерное миганье маяка.
Сегодня море сумрачно, как и небо, волны дыбились и неистовствовали. Вытянутые в струнку тополя гнулись-изгибались под ураганом, будто вот-вот обломятся.
Позже хлынул ливень. Я стоял, выслушивая непрестанный рёв в водосточных трубах. А потом всё разом угомонилось, небо прояснилось, и чудилось, будто не было ни урагана, ни проливного дождя.
Над городом занимался лучезарный солнечный день. Я ждал звонка, так как Рена пока не взяла у меня билеты. Наконец уже к концу дня телефон подал голос. Она звонила из автомата.
— Ты бы не спустился вниз? — попросила она сладостным бархатным голоском.
— А ты не хочешь подняться в редакцию?
— Хочу, — пролепетала она, понизив голос. — Но я не одна. Так что лучше спустись ты.
И меня невесть отчего охватило волненье. Я понял, с ней Ирада и Эсмира. Пошагал немного по кабинету, рассчитывая успокоиться. Но волненье не проходило. Я тотчас их увидел, они стояли на другой стороне улицы, перед садиком у филармонии — в туфельках на шпильках, по-праздничному нарядно одетые. Ирада была, можно сказать, одних с Реной лет, должно быть, года на два-три постарше, а Эсмира (я верно подметил) походила на Рену — ладная, стройненькая.
Меня сверлили три пары глаз, а я не знал, куда деть руки, как пересечь улицу под испытующими любопытными взглядами Эсмиры с Ирадой.
— Здравствуйте! — смущённо выпалил я, наконец-то перейдя через улицу и приблизившись к ним. — Вот билеты.
Взяв билеты левой рукой, Эсмира протянула мне правую, и я поневоле сжал в ладони её тоненькие холодные пальцы.
— Эсмира, — представилась она, глядя на меня тем именно взглядом, каким уже созревшие красивые девушки повергают в оторопь и юнцов, и мужчин в годах, заставляя трепетать их сердца, — соблазнительной перспективой первых, а вторых, увы и ах, одним только сожалением, что так неуследимо минула молодость. — Благодарю за билеты.
Ирада ответила на моё приветствие кивком головы, а Рена просто улыбнулась.
— До концерта есть ещё время, — сказал я. — Предлагаю зайти в кафе, здесь отменное мороженое.
— Можно, — с обворожительной улыбкой ответила за всех Эсмира. Улыбка очень красила её хорошенькое личико.
— Эсмира! — попыталась одёрнуть её Ирада, да куда там.
— Пойдёмте, что ж вы стоите, — удивилась она, и под птичий щебет мы, точь-в-точь по лесу, двинулись по широкой аллее, засаженной высоченными липами, к приютившемуся у стены Ичери-шехера кафе на открытом воздухе, где тянул заунывную песню магнитофон. «Я долго скитался цветущей весной, и снилось мне, будто ты снова со мной», — пел Ялчин Рзазаде.
Эсмира остановилась и, затаив дыхание, чистыми широко открытыми глазами с непередаваемым восторгом уставилась на ветку склонённой к аллее липы, по которой вприпрыжку бежала желтовато-бежевая белка. Прыгая с ветки на ветку, зверёк добрался до макушки липы, до самой её вершины, на прикоснувшейся к небу ветви на миг показался её огненно-рыжий хвост, дрогнул и запропал в листве.
— По крайней мере, двое в зале упадут в обморок, — повернувшись ко мне, с детской отрадой заявила Эсмира. — Они уверены, что мне не удалось достать билет. — Она смотрела на меня каким-то шутливым взглядом; улыбка ни на секунду не гасла в её чёрных искрящихся глазах и на губах, захватывая всё лицо. Улыбка цвела даже на её сахарно-белых, белее снега, блестящих зубах.
— И места у вас рядом со сценой, в третьем ряду, — дополнил я, довольный тем, что это доставит ей радость.
— Что-что? — и впрямь обрадовалась Эсмира. — В третьем?! А они-то знаете где? В самом последнем ряду. Аман аллах, они же лопнут от зависти.
— А знаете, чьи это билеты?
Эсмира сгорала от любопытства.
— Чьи? — чуть искоса глядя на меня горящими глазами, спросила Эсмира.
— Председателя правления Союза писателей Азербайджана Анара.
— Анара? — Эсмира встала как вкопанная, в её крупных роскошных глазах ярко заискрились огоньки. — Я читала его роман «Шестой этаж пятиэтажного дома». Чудная вещь. А смерть Тахмины меня потрясла… Никто не поверит. Никто. Знаете, кто из наших писателей самый лучший? Анар, Эльчин, Акрам Айлисли, братья Ибрагимбековы, Чингиз Гусейнов, вот кто. Читали повесть Гусейнова «Магомед, Мамед, Мамиш»? Замечательная повесть. Главную героиню тоже зовут Реной, но она безнравственная плутовка, а моя сестрёнка полный её антипод. Надо же, билеты Анара… Ведь они увидят, где я сижу.
— Рена тоже читала эту повесть? — поинтересовался я просто так.
— Не знаю, — подчёркнуто небрежно бросила Эсмира с игриво-невинной улыбкой. — Сейчас она изучает армянскую литературу. — И, глядя на меня, засмеялась. — Что бишь она читала в последнее время? Дайте вспомню… У Александра Македонского было тридцать тысяч воинов, он всех знал в лицо и по имени, а я название простой книжки и то не в состоянии запомнить.
— Эсмира! — просительно произнесла Рена, на сей раз она, а не Ирада.
— Вспомнила, — продолжила та, не обращая внимания на сестрину мольбу. — «Сорок дней Муса-Дага». Толстенная книга, мне и за сорок дней не одолеть. «Дети Арбата» тоже большая книга, но я за две недели прочла. Четыре дня плакала из-за Саши, её героя. Бедный! Будь я на месте Вари, любимой его девушки, поехала бы за ним в Сибирь, до самого Канска. Точно как в «Истории Манон Леско и кавалера де Грие» де Грие добровольно последовал в Америку за ссыльной Манон. Знаете, что говорила Сона?
— Кто такая Сона?
— Наша одноклассница, — безразлично бросила Эсмира. — Корчит из себя Наргис. Ну да, красивая, но не совершенная же красавица. Наргис, которую, между прочим, по-настоящему звали Фатима, про что Сона вряд ли знает, была знаменитой киноактрисой и слыла красавицей не только в Болливуде и миллиардной Индии, но и во всём мире. Когда она лежала больная в Нью-Йорке, таксисты не брали платы с тех, кто ехал её навестить, а просили купить на эти деньги белых роз. Аман аллах, с кем она себя равняет! Есть
